ПРОЩАЙ, ЛЮБИМЫЙ ГОРОД!
Глеб Бейбарсов не поехал в Нижний Новгород к тете Любе и дяде Андрею. Он отправился в закрытый город Североморск. Именно там Глеб двадцать лет назад появился на свет, оттуда – что для ведьмы КПП – его украла старуха-некромагиня, и там осталась мать. Женщина непростой судьбы и тяжелого характера, но все равно – мама.
Малая родина встречала Глеба холодом, мокрым снегом и слякотью. И – ожившее воспоминание – запахами моря и мазута. КПП успешно пройден. Город детства, здравствуй! В гарнизонном доме офицеров идет репетиция хора. Интересно, а мама все так же аккомпанирует самодеятельным хористам? Исполняли давно знакомую песню, любимую моряками:
Прощай, любимый город!
Уходим завтра в море,
И ранней порой
Мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой…
«Прощай, любимый город!» - Глеб понял, что это своеобразный знак. Он шел по улице со странным названием Пятьдесят лет Октября, улице своего детства. Вот и его дом – кирпичная пятиэтажка. Первый подъезд, последний этаж. Звонок залился истеричной трелью – звук из детства. За дверью послышались шаги, какая-то легкая на ногу особа, обутая в домашние туфли на каблуке, приблизилась двери и, не глядя в глазок, распахнула ее.
Это была не мама. Более того, это была совершенно не знакомая молодая женщина. На вид ей было лет двадцать пять. Невысокая фигуристая крашеная блондинка с большими карими глазами.
- Привет! – сказала она. – А ты кто?
- А я Глеб.
Тонкие темные брови чуть сдвинулись. Женщина вздохнула и посторонилась, пропуская Глеба в квартиру:
- Проходи, есть разговор.
Глеб был не то что озадачен, а удивлен. Когда он был некромагом, он и представить себе не мог такого. Ностальгия, удивление, неопределенность – то, с чем живут нормальные маги и люди, повергало Глеба ужас. Чувства, испытываемые некромагом, все же более просты и однозначны.
Женщина молча забрала у него куртку и чемодан, провела в комнату. Это была его комната. Была. Но теперь все изменилось: исчезли шведская стенка и плакаты с Виктором Цоем, узкая кровать и письменный стол, на внутренней стороне ящиков которого Глеб вырезал всякие важные вещи. Женщина усадила Глеба в мягкое кресло, а сама села напротив на стул с высокой спинкой.
- Послушай меня внимательно, парень. Мне есть, что тебе рассказать, - слова давались ей тяжело. Она тщательно подбирала их, но не могла найти нужных. Таких слов нет. – Ты же Глеб, да? Тот самый Глеб Бейбарсов, который в федеральном розыске?
- Был. Но я вернулся, - прозвучало кинематографично, ну да ладно. – А ты кто?
С этой женщиной было просто говорить на ты. Она выглядела довольно обычно, типичная next-door girl, но при этом не глупая и какая-то странно открытая и откровенная. А глаза грустные.
- Я Оля, Ольга Беркова, помнишь?
- Смутно.
Выезд на море. Дети погибших офицеров отправлены в «Артек». Мать просит соседскую девчонку присмотреть за ним. Сестры Оля и Вика, кареглазые, черноволосые, загорелые. Вика – ровесница, их с Глебом отряды сидят у одного костра. Оле – четырнадцать, у нее сумасшедший роман с вожатым Глеба. Он на пять лет старше, играет на гитаре и учится в МГПУ, на втором курсе геофака. Он рассказывает об Острове свободы – он родился в Гаване. А Глеб в обход Вики передает записочки и цветочки. Оля не мешала ему жить, более того, именно она даже научила его курить. Золотое детство!
- То же самое, - она усмехнулась. – Я тебя не сразу узнала. Десять лет это немало. Где ж тебя носило?
- Неважно. Где мать?
- Глеб, понимаешь… Это бывает, это часто бывает в нашей жизни. Она, вообще, жестокая очень. Да и устроена так: все рано или поздно уходят. Твоя мама… умерла. От рака. В Нижнем. Она в последние годы подружилась со своей золовкой.
Оля опустила глаза. Она смотрела на свои сцепленные пальцы, на цветочки на домашней юбке и не могла заставить себя взглянуть в лицо этого парня. Странный он, еще в детстве был странный, а сейчас стал просто… другой. Он не такой, как все, словно знает нечто такое, что тяготит его. Во истину, многие знания - многие горести.
Мальчик, хотя нет, не мальчик – мужчина с грузом страшных тайн, с болью в душе, существующий между двумя мирами, потерявший все. И жаждущий жизни. А жизнь улыбнулась надеждой из-за нового поворота событий и растаяла призраком счастья.
Глеб смотрел прямо перед собой и ничего не видел: ни Олиных опущенных ресниц со стекающей из-под них одинокой слезой, ни солнца, наконец, выглянувшего из-за туч, - ничего. Его старая жизнь не возобновится.
Говорят, у кошки девять жизней. У некромага – чуть поменьше. Минус еще одна – что ж, не привыкать. Но Глеб плакал. Он никогда не был маминым сыном. Героем для Глеба был отец – моряк, офицер, однажды не вернувшийся с рейда. Только он мог повлиять на мальчика, мать же его, наверное, немного раздражала. Но с годами Глеб понял, что она хотела, как лучше, а еще он смог по-настоящему полюбить этого едва ли не последнего родного человека. Полюбить, чтобы потерять.
Оля встала и ушла за чем-то на кухню. Загремела посуда. Зачем?
- Давай, что ли, помянем?
- Ага, - Глеб не понимал, куда и зачем Оля его ведет.
Глеб сидел в уголке на табуретке, а перед ним стояла рюмка с прозрачной жидкостью. На столе стояло блюдце, а в нем лежали ириски – с закуской был напряг. Глеб в два быстрых глотка выпил водку, чуть поморщился. Оля сразу налила еще. Они оба пили не закусывая.
Водка с ирисками – редкостная мерзость, которая является пройденным этапом для многих любителей дворовых компаний. И всем им известно, что три поминальных стопки водки натощак и почти без закуски, это много. В лучшем случае, тебя капитально развезет. Минимум - гарантированное забвение часов на пять-семь, максимум – ладно, умолчим, в деле бытового пьянства каждый набивает шишки сам.
Глеб был, хоть и бывший, но некромаг, то есть человек весьма опытный. Его норму даже Гломову было не выпить. И Оля – не девочка из пансиона. Но оба крепко захмелели.
Утро встретило Глеба неприветливо: мрачной погодой, Олькиным катастрофическим опозданием на работу и похмельем. Голова не болела, она раскалывалась. Стук Олиных каблуков по паркету отдавался ударами молотка в мозгу. Пить хотелось неимоверно. Потолок над головой очень интересно кружился. А Оле было вполне терпимо – неужели умудрилась подпоить его? Скорее всего, нет.
- Оль, а что вчера было?
Женщина остановилась с расческой в руке. По ее лицу пробежала тень смущения, потом улыбка.
- А ты, что, не помнишь?
- А ты разве одесситка? Отвечаешь вопросом на вопрос.
- Да ничего не было.
Какой у него проницательный взгляд. А Сережка придет из плавания через неделю… Глеб все про нее знает и понимает. Точно, вспомнил все. Мамочки, что делать? У Оли тоже болела голова.
И все же домой с работы она летела, как на крыльях. Купила еды и бутылку вина. Глеб ждал ее.
- Привет, - поцелуй в щеку. Точно все помнит.
Вечер прошел странно – внешне спокойно, но на самом деле напряженно. Болтали о пустяках. Начать настоящий разговор было трудно. Оля решилась на это только за полночь. Темно. Тихо. Она чувствует, что Глеб не спит.
- Что ты собираешься делать?
- Не решил.
- Где будешь жить?
- Тут я не останусь. Твой старпом вернется – шум поднимется.
- Откуда про него знаешь?
- Знаю. Но не думай ни о чем.