Серебряный бор... Красиво тут, не правда ли? Много сосен, берез, большой пруд, там плавают утки и... Лебедь? Он-то откуда?
Разрезая спокойные воды пруда, лебедь внимательно осматривался, поводя крылом по зеркалу вод. Что же ему нужно? Редкие посетители почти не задумывались об этом, спеша по своим делам. Среди них был невысокий парнишка лет семнадцати с серыми глазами и странным предметом в руке (всего-навсего надгробный крест).
Внезапно юноша вскинул голову. Плавно скользивший лебедь показался ему странно знакомым, причем настолько странно, что сомнений не оставалось... Совсем не оставалось... Это Ирка!
Матвей ускорил шаг. Плавающий лебедь заметил его и изогнул изящную шею, почти пристав к берегу, поднял крылья...
-Нет, не улетай! – с отчаянием в голосе крикнул Багров и, прыгая через наваленные в кучки весла, поспешил к лебедю, который уже медленно отрывался от воды.
Птица описала круг над прудом и развернулась по направлению к северу, выискивая маршрут, и повернул умную голову с острым клювом в сторону Матвея.
-ИРА! – крикнул он, пытаясь донести до лебедя звук своего голоса.
Ему как никогда хотелось, чтобы лебедь, эта красивая, до боли знакомая птица, опустилась рядом хотя бы для того, чтобы безжалостно защипать его; ему казалось, он это заслужил своей безудержной глупостью.
Лебедь медленно полетел к нему и прощально махнул крылом по лицу. К ногам упало большое белое маховое перо, а лебедь быстро взмахнул своими белоснежными крыльями и исчез в рассветном небе...
Матвей быстро упал на колени и схватил перо. Пушистое и упругое, оно, казалось, зовет его с собой в упоительный полет, где ветер свистит вокруг, а безграничная радость наполняет все твое существо, открывая всю воздушную нежность неба; а внизу проплывает родная и любимая Земля, которая превращается на глазах в голубые кристаллы льда с зелеными прожилками, так быстро таявшими и теряющимися вдали...
Лети с нами!
Он долго сидел и глядел на дорогое ему перо, которое принадлежало самой лучшей девушке на свете в лице дикой волчицы и прекрасного лебедя, и сердце, этот самый верный прибор, говорило ему, что это – последняя возможность связи с ней; если понадобится ее найти или хотя бы знать, как Ирка, жива ли вообще она...
Он молча спрятал перо и вскинул голову к небу.
-Я найду тебя! Слышишь, Ира? Найду!
И, вопреки кинематографичности сказанного, в небе неожиданно прогремел раскат грома, будто подтверждая его слова и принимая, как клятву. Багров отвернулся и пошел сам не зная куда. Ему хотелось лишь скорее исполнить свое намерение, пока лебедь не попал в беду, как ему подсказывала интуиция, Ирка сейчас будет долго-долго летать...
Но как искать молодого лебедя, который летел, подчиняясь мимолетным желаниям, куда зовет сердце? Сознание Багрова, умного и опытного, искало выход, и, наконец, нашло, такой абсурдный, но единственно внушающий надежду...
Смелый, безумный план созрел у него! И не исключено, что он провалится... Но ведь лучше попытаться?
Осталось лишь доработать детали...

Глава 3. Белеет парус одинокий...

Все, что идет нам на пользу – как жировые
Отложения. Если их не расходовать, это идет
Во вред.

Арей тяжело вздохнул. Все еще в бегах. Все еще не принимаемый ни светом, ни даже мраком. В дикой тоске по своей дочери, которая оказалась светлой, пусть и не осознающей себя в этом амплуа, пусть внешне она казалась темной и отталкивающей, и даже пусть ее уникальный эйдос тянул равновелико ее во тьму и свет, девочка оставалась божьим творением.
А где сейчас она? Что она решит, какую сторону выберет юная баронесса мрака? Разве не мрак? Арей понял, что, хоть его и тянуло, чтобы дочь пошла по его стопам, в глубине своей искалеченной души не желает ей мук и тьмы, он желает ей... Света...
На горизонте слабо замерцал ранний рассвет. Море окрасилось ярко-алым цветом, принимая христовы краски. Вставало солнце...
Арей на маяке. В этом пустынном и одиноком месте, о стены которого бьются океанские валы, разлетаясь миллионами брызг, никто не догадается искать его, потому что это сродни ссылке, это немое и сосущее одиночество, не урвать эйдоса, не попировать на костях... Не мыслит без этого своего существования страж мрака. А вот Арею это одиночество было необходимо. Сейчас даже появляющаяся иногда Улита была лишней, хотя так было хоть ощущение какой-то нужности и непокинутости. Старому мечнику надо было разобраться с собой. Что для него теперь осталось? Мерзкий, бесславный конец, для лучшего бойца мрака, тут, в этом сыром и заброшенном месте, или все же стоит решиться на какой-то яркий, отчаянный, смелый шаг, и биться до конца, но... За кого? Всем он чужой и никто не захочет этого, не захочет помощи от противника, да и Арей сам презирал это слово – помощь, просто ему нужен был яркий след, этого требовала темная часть его души.
А та светлая, хоть слабая и искалеченная часть, которую и любила его жена Екатерина, светлая и нетронутая часть, позволившая появиться на свет его дочери, она и требовала светлого и решительного поступка во имя света, невзирая ни на что...
Раздирания противоречиями, мучительные мысли и тревожные сны – все это терзало старого воина с необычайным усердием, и лишь слабый росток жизни и надежды теплился в его искалеченной, покрытой темной пеленой и пылью мрака душе...
Сердцу нужны крылья. Никто никогда не задумывался о том, почему у светлых стражей есть этот фрагмент куриного счастья? Почему для них главное – это крылья?
Крылья есть в их сердцах. Без них они не взлетят над миром, не приблизятся к небу и солнцу, в сущности, не будут светлее и выше... Эти крылья помогают взлететь их сердцу. Но никогда не взмывают ввысь те, у кого нет крыльев души.
А эти крылья дарит, как бы ни было это банально, любовь... Есть ли она в твоей душе, мечник? Есть ли одухотворяющее начало в твоей темной и захватанной грехами душе?
Не верит Арей, и не поверите вы, как бы я не убеждала – она есть.

* * *

Яркое утро. Оно не просто яркое, но брызжущее искрами света и восторга, так, что хочется жить и по возможности радоваться, если, конечно, это входит в твой жизненный реестр – улыбаться, если нет явного повода для малодушной «ржачки», столь любимой не очень умными подростками «от детского сада и старше», которые являются одаренными художниками времен раннего неолита наскальной живописи и уникальными писателями в туалетах. Что касается Мефа, то он проснулся с удивительным и необыкновенным чувством радости, когда что-то внутри просится наружу и будто помогает ходить – ты почти летишь.
Причиной этой радости была не только солнечная погода и теплые солнечные зайчики на стенах, причиной радости был светлый и приятный сон и мысль, ведущая его – это была мысль о Даф и о том, что она скоро придет, и светлое радостное настроение слегка пощипывало его виски, несмотря на вечно заедающую дверцу холодильника.
Робко тренькнул звонок. Меф резко сорвался с места и распахнул дверь, которая немедленно спружинила об стену и чуть не расплющила бывшему наследнику нос.
В дверях стояла Даф. Она слегка улыбалась, но выражение лица было серьезным. После вчерашней слабости Дафна решила твердо заняться своим основным предназначением и своей работой. Но теперь эта решимость резко покидала ее, едва она подняла глаза на Мефа, который, сияя, смотрел на растерянную Дафну, светящуюся робкой улыбкой.

До чего же бывает иногда жестоко время! Сердце вспомнило те самые дни – первые дни любви, когда оно всякий раз радостно замирало при встрече, а теперь это повторялось при самых неожиданных обстоятельствах, и снова он рад видеть ее, слышать самые обычные слова, просто смотреть на пышную копну светлых волос и ясные голубые глаза с зелеными прожилками, искрящиеся живым светом! Это было так давно и есть сейчас.
Ты ведь помнишь, Дафна?
Но это было нужно им – потерять, чтобы вновь обрести! Теперь, возможно, это будет проще ценить и сложнее забыть?
Они все еще молча стояли, глядя друг на друга. Наконец Буслаев улыбнулся и проговорил:
-Привет. Заходи.
Просто слова, но сколько эмоций и чувств за ними! Почувствовав разницу, Дафна радостно вскинула голову и прошла в глубь квартиры. Здесь и она жила когда-то, и даже две ночи они с Мефом перекантовались тут, когда по счастливому стечению обстоятельств именно тогда, когда им было негде жить, ни Эдя, ни Зозо тут не появлялись три дня. Вспомнив об этом, Дафна рассмеялась. Это было недавно, это было давно...
Но сейчас у нее появилось внезапное желание задать, будто в шутку один вопрос, который давно она хотела ему задать, но вот только сейчас ответ может быть наиболее искренним вследствие его амнезии магического происхождения, и более здоровый подход гарантирован; в этом и состояла задача Даф в этом мире, а потом ей нужно будет... Уйти?
Подумав об этом, Дафна поежилась. В самом деле, что дальше, после окончания ее миссии, когда она (если, конечно, сможет) вытянет Мефа в свет, что же потом, сможет ли она быть с ним, или это невозможно по определению? Что дальше, Даф?
-Меф... А можно тебя спросить? Извини, если вопрос немного странный, - произнесла она, подняв глаза и присев на диван.
Меф удивленно взглянул на ее серьезное выражение лица.
-Хорошо... Спрашивай.
Она устроилась поудобнее и со щемящей тоской, снизу вверх, посмотрела в его глаза.
-Куда, как ты думаешь, ты стремишься по жизни? В смысле, некоторые люди считают, что пойдут в ад, а некоторые стремятся к раю, - путано объяснила Даф, пытаясь говорить по-человечески и состыковывать понятия «Эдем» и «рай», «Тартар» и «ад» так, чтобы Мефу было понятно.
Он внимательно взглянул на нее. Большие раскосые глаза будто сами ответили Даф, которая с самым серьезным вниманием разглядывала малейшую реакцию на его вопрос.
И ответ последовал.
-Я пока не знаю. Если ты считаешь, что есть два этаких полюса, то, мне кажется, я пока никуда не тяну, так как плохого особо не делал, хорошего тоже на счетных палочках пересчитаешь и останется, так что это еще рано определять. А так... – он задумался. Сердце Дафны екнуло. – А так... Хотелось бы, наверное, к свету...
Лицо Дафны озарила улыбка. Она внимательно следила за мельчайшим подрагиванием ресниц, за наклоном головы и поняла... Что он говорит правду.
Не найдя слов, она просто уткнулась лбом в его плечо, скрывая выступившие перламутровые слезинки в уголках голубых глаз, и счастливое выражение лица, выступивший на щеках румянец...
-Эй, Даф, ты чего? – недоумевая, спросил ее Буслаев и приподнял смущенную физиономию Дафны, которая, бывало, возникала у нее в школе, когда ей удавалось особо удачно сорвать урок или подраться сразу с несколькими юными ботаниками, накостыляв им как следует. И вот, перед Эльзой Керкентидой Флорой Цахес она привычно краснела и незаметно прятала за спину рогатку.
-Да так... Аллергия... На темную пыль, - двусмысленно ответила она, думая, как ей теперь отмазаться от вопросов. Да вспомни же ты все наконец, Буслай! Зачем было так долго мучить дядюшку Арея и тыкать его всякими палками, если не можешь защитить свою бедную голову?
-М-да, мне даже жалко эту пыль... – задумчиво сказал Меф.
Не найдя слов, она просто улыбнулась. Странная девушка со странным котом странно улыбалась странному юнцу со странным внешним видом... Тавтология рулит, маразм процветает...
-Да ну тебя! – весело отмахнулась Дафна и, резко встав, споткнулась об угол ковра и, не устоявши, упала прямо на Мефа, который с готовностью ее подхватил. Не успев даже ничего сказать, она почувствовала на своих губах нежный поцелуй.

* * *

Матвей устало протер покрасневшие и припухшие глаза с отяжелевшими веками и снова уставился в книгу, пытаясь найти хоть какие-нибудь данные о териморфизме, и который раз ничего путного написано не было, видно, эта тема не очень интересовала писателей магического мира; они предпочитали селиться в лопухоидном мире и писать детские фэнтези, оперируя ясными им фактами.
Он приступил к исполнению своего плана, серьезно подойдя к его деталям. Такой безумный и смелый план! Ты что, ополоумел, Матвей?
Но план мог сработать! Значит, стоило и попытаться...
Поняв, что просмотренная книга – последняя, в которой вообще было об этом хоть слово, Багров встал и сосредоточился, так как он очень мало знал о том, что собирался сделать, только знал – он должен хоть попытаться, даже если это безумно опасно, все равно, других мыслей никаких нет; это означало лишь одно – надо действовать.
Минуту ничего не происходило. Парень так и продолжал стоять посередине комнаты в лодочном сарае и смотреть перед собой. Первой стала изменяться тень – ее очертания стали более острыми, размер уменьшился, и вдруг фигура самого Матвея стала меняться: руки истончились и резко обросли пушистыми перьями, ноги почти мгновенно укоротились и стали перепончатыми лапами, шея стала длинной и изящной, голова – маленькой...
На полу сидел большой лебедь и бестолково молотил сильными крыльями по лодкам и веслам, так как Матвей еще не сориентировался в пространстве со своими огромными крыльями и шеей; лапы утопали в опилках. Но когда он понял, как управлять новой телесной оболочкой, то бочком выбрался из сарая и вдохнул свежий воздух реки.
Багров опасался, что не имеет навыка летать, но как только он расправил крылья и поймал поток воздуха на тугое крыло, то будто инстинкт лебедя взял в нем верх: он стремительно оторвался с земли и полетел, ощущая невыразимую радость полета.
Поскольку, в отличие от той же Ирки, он был все же человеком, то и мозг спешно пытался решить проблему – как же найти теперь валькирию? Поскольку рационально найти решения он не мог, то решил довериться сердцу, путь оно его ведет...
Внизу проплывали подмосковные городки, села, деревни, калужские леса... Он летел на юго-запад, за заходящим солнцем, за Иркой, которая, как подсказывало мудрое сердце, находится именно там, и, возможно, сейчас и не помнит ни о чем. Так будет лучше.
Сквозь молочно-белый туман персикового цвета смутно проступали очертания старой деревушки и небольшого озера обнинского района. Там, среди сосен и камышей, плескалась и играла молодая стая лебедей.
Ирку Матвей заметил сразу. Она держалась чуть в стороне от шума и гама, тихо поедая растительность с илистого дна, изредка кося взглядом на буйных самцов, которые пытались завоевать внимание прихорашивающихся самочек. Жизнь кипела, а Ирка по обыкновению не входила в группу самых резвых.
Внезапно один из самых лихих лебедей, которые больше всех били крыльями по воде и волновались, заметил одинокую самку, которая мирно и спокойно щипала растения и выбирала улиток; он весело поплыл к ней, но Матвей уже плавно опустился на водную гладь, словно встав между испуганной Иркой и наглым лебедем, который сразу сердито нахохлился, издав воинственный крик.
Другие самки с интересом наблюдали за происходящим вокруг. Стая сгрудилась, образуя как бы круг, внутри которого остались лишь Матвей и лебедь. Ирка забилась в кусты, прикидывая, как смыться.
Матвей до конца не понимал смысла происходящего – он не был птицей и не знал их нравов, да и, собственно, никогда не интересовался их природой, отдавая предпочтение точным и сухим наукам. Но сейчас в опасности была сама валькирия, и не просто валькирия, но Ирка, его Ирка... Из-за беспокойства о ней Багров про все забыл.
Конечно, смешно – этот упрямый огромный лебедь и был наш Матвей Багров, который впервые не мог понять, что его ждет.

Глава 4. Звуки в пустоте.

Любить могу один лишь раз,
Нельзя кого-то мне забыть.
Нельзя любить двоих зараз,
Но продолжаю я любить...

Дневник Ирки. Запись №5
«До Пушкина мне выше, чем до неба»

Варвара молча сидела на лавочке и кормила Добряка кусочками колбасы, следя, чтобы он не откусил ее вместе с пальцами и куском рукава. Сегодняшний день не задался: с утра ее не пустил в метро милиционер и, заметив у нее нож и явно не чужого ей пса, повел ее в детскую комнату милиции, где она просидела полдня, пока они не обнаружили, что этой девчонки нет ни в каких бумагах, и по идее ее не существует. Но пока они советовались, Варвара перепилила решетку на окне и сбежала вместе с собакой. Теперь оставалось лишь не попасться к ним на глаза
Варвара мрачно пнула банку, валявшуюся на земле. Что банка не виновна, ей как-то в голову не пришло. Просто хотелось кого-то пнуть и чтобы он ничего не сказал. Да и, собственно, нечего и сказать: виноватые часто передвигают на них стрелки и потом говорят, что так и было.
Вокруг не было ни души. Мертвое место, эта площадка. Будто здесь и никто не живет, в этих домах: везде темнели в вечернем сумраке пустые окна пятиэтажки, в которых не было и отблеска света. Варваре это показалось странным. Но она себя успокоила тем, что, может быть, это строение под снос и всех эвакуировали из него в Марьино. Стоило еще посидеть, или уже топать в свой подвал? При этой мысли Варвара передернулась и накинула на голову капюшон. Ну уж нет, только не туда! Там куча крыс и холодно. Надо было принять приглашение Корнелия пожить у него! Но Варвара не хотела ни от кого зависеть. И сама уж как-нибудь справится, не маленькая уже.
Становилось уже холодно, и Варвара поднялась со скамейки. Искать ночлег на ночь глядя было глупо, поэтому она лишь с тоской огляделась. И внезапно ей в голову пришла блестящая мысль. А что, если заночевать в этом заброшенном доме? Не исключено, что даже здесь остались ненужные вещи и мебель прежних хозяев. Если что, у нее есть и отмычка, и острая шпилька в волосах. Варвара стала осторожно приближаться к дому, держа за ошейник Добряка. Уже у самого подъезда она вскинула голову и поняла причину своего беспокойства: в окне на третьем этаже появился слабый трепещущий свет зеленоватого оттенка, который был не очень похож на обычную лампочку. Будто кто-то держал в руке свечу и ходил по комнате, и иногда свет этот перемещался в другое окно, и снова возвращался.
Варвара настороженно замерла, пытаясь понять, как поступить: отправится на предыдущее место ночевки или все же остаться здесь, так как было уже поздно и темно, а до подвала далеко, да и найдет ли она его в эту мрачную безлунную ночь? Ей и без того было не по себе. Хотелось скорее прикорнуть где-нибудь до рассвета, а там, когда солнце осветит землю, снова в путь – таков был жизненный план Варвары. Поэтому она лихорадочно соображала, как поступить.
«Кто знает, что там? Бомжи? Мало ли кто там может оказаться: наркоманы, общества готов каких-нибудь, эмо, любителей не сильно интеллектуальных развлечений, или же кто-то такой же, как я? Что же опаснее: петлять по дворам среди помоек, ища пристанища, или все же попробовать переночевать тут, продержаться до рассвета, надеясь, что их интересую не я?»
Короткий, но мучительный выбор был сделан в пользу странного дома, хотя Варваре было сильно не по себе, она, тертая птица, чувствовала сильную тревогу, но все же открыла тяжелую дверь и вошла в неосвещенный подъезд, огляделась, и стала тихо и осторожно подниматься по выщербленной лестнице, стараясь не скрипеть, чтобы не выдать себя и слушать малейшие звуки в глубине дома.
Решив переночевать в крайней квартире на пятом этаже, чтобы быть как можно дальше от незнакомца (незнакомцев?), она осторожно свернула на площадку пятого этажа, и напряженно прислушалась, ловя шорохи в абсолютной тишине, которых почти не звучало; и тут она ясно поняла, что было очень тихо, неестественно и декоративно, и как будто мертво. Бетонные стены молча сомкнулись над девушкой.
«Бр-р, мне что-то совсем не по себе. Такая тишь вымотает все нервы, а я и так уже хочу куда-нибудь сбежать, так здесь неприветливо и темно, а вот уже некуда... Поздно мне бежать отсюда... Холод по коже от этих стен... Блин... Куда я опять влипла, и как теперь поступить, не знаю... Лишь бы выжить до рассвета...»
Варвара нервно огляделась и, вынув отмычку, стала ковырять замок одной из дверей. Вскоре она поддалась, и, быстро обернувшись, Варвара скользнула в квартиру, беззвучно задвинув мощный засов на массивной двери. Потом перевела дух и прошла в помещение, сдерживая Добряка. Собаке что-то не нравилось, она поджимала хвост и поскуливала, вынуждая Варвару дуть ему в ноздри, успокаивая, и поглаживая по голове. Они тихо примостились в комнате со сваленными в угол матрасами и Варвара, положив рядом собаку, чутко уснула, прижав к себе Добряка.
Он проснулась от негромкого рычания. Открыв глаза, Варвара увидела приподнятую собачью голову и поблескивающие глаза, всматривающиеся в пустоту.
-Добряк... Ты чего? – прошептала Варвара. – Тише, тише, глупая псина, нас же услышат... Да молчи ты... Что-то чувствуешь, Добряк? Что случилось? – дошло до нее.
Варвара быстро привстала и всмотрелась в пустую комнату, придерживая клокочущую собаку, рвущуюся из ее рук. Прислушалась.
-Тише ты, Добряк... Спи. Это просто мыши... – успокаивая не столько пса, сколько саму себя, прошептала Варвара.
Но пес чутко повел носом и внезапно завыл. Варвара еле успела зажать ему пасть, обхватить его за шею и почти насильно засунуть тряпку наподобие кляпа, отчего пес присел и с неудовольствием уставился на хозяйку.
Варвара еще раз прислушалась. Все было вроде бы тихо, за окном плескалась безлунная ночь, а вокруг и в недрах дома не было ни звука. Слишком тихо.
Тут Варвара быстро повернула голову. В пустоте этого заброшенного мастодонта послышались неясные шорохи, будто кто-то шелестел длинными полами одежды по ступеням, только шагов не было слышно.
Интуиция, безошибочная у Варвары, подсказывала, что нужно спрятаться и как можно тише. Она с сомнением покосилась на огромную собаку, недоумевая, где же можно ее спрятать, а оставлять ее было тоже нельзя. Варвара огляделась в поисках решения и в полутьме нашарила кучи матрасов.
Быстрая мысль скользнула в ее мозгу. Она быстро приподняла пахнущие терпкой влажностью матрасы и протолкнула внутрь Добряка, затем скользнула сама и замерла. Чуткий слух ловил малейшие шорохи на лестничной площадке, и шумное дыхание собаки, которая лежала сзади и пыталась лаять. Варвара перестала на нее сердиться: она знала, что собаки всегда так выражают свою тревогу и пытаются предупредить всех о возможной опасности, которая, возможно их и ожидала. Конечно, можно было предположить, что это какие-нибудь собаки, или опять же сектанты, но интуиция подсказывала обратное, а Варвара за три года бродяжничества привыкла ей доверять, иначе она бы и не выжила, ночуя где придется, доставая провизию не самым честным образом. Казалось, что осторожная и вкрадчивая сила движется за стенами; Варвара не совсем понимала, что это значит, но все равно было неведомо и страшно столкнуться с ней – это она знала совершенно точно.
Шелест не прекращался. Точно бетонная крошка терлась о такой же пол и становилась пылью. Варваре этот звук не понравился. Она покрепче прижала к себе встревоженную собаку и замерла, до отказа напрягая слух. А тот, кто и шелестел, становился все ближе, эти звуки были уже у самой двери их пристанища. Варвара затаила дыхание, и почти не дыша слушала, как поворачивается дверная ручка и кто-то входит в квартиру. По тому, что шуршание разделялось на «правее» и «левее», она определила, что их двое. Кто это, и что им надо? Лежать в такой позе, подтянув колени к груди, было не очень удобно, но Варваре не приходилось выбирать, да и менять позу было поздно. Холодный бетонный пол остужал ее горящую щеку, ощущавшую крошки камня. Тем временем те, кто вошли, негромко переговариваясь, так, что она даже не могла предположить, мужчина это или женщина. Но тут Варвара вздрогнула и затаила дыхание, изредка хватая воздух. Две фигуры вошли в комнату и остановились. Она ничего не видела за матрасами, но зато слышала тихий шепот.
-Ну и где?
-Почем я знаю, где та чертовка!
-Ищи!

* * *

Дафна молча сидела на скамейке и ждала Мефа. Он решил ненадолго заскочить домой и забрать какие-то вещи. Скоро начиналась их смена в «Пельменях», и надо было торопиться. Над цветущими тополями летали их же невесомые пушинки, сильно грело такое летнее солнце, множество народу с колясками, малышами и оторвами постарше гуляли во дворе. Даф тут же уступила скамейку многодетной маме с рюкзаком и тремя сорванцами, которые немедленно попытались залепить ей волосы жвачкой.
Меф уже вышел из подъезда. Вид у него был хмурый.
-Ты чего? Там был Эдя? – участливо спросила Дафна.
Меф неопределенно помотал головой.
-Хуже. Там была мама и прицепилась, как клещ. Где я был так долго и прочее...
-Кто? Зозо? – не поверила Даф, идя рядом.
-Она, она... Ладно, замяли.
Они свернули в переулок и перед ними выросли их «Пельмени».
В ресторане было жарко в этот теплый весенний день. Митина с компанией уже резво бегала по распоряжениям. Увидев Буслаева и Даф, она остановилась и укоризненно покачала головой.
-Вы, наверное, совсем обнаглели – приходить к пяти и еще и не одетыми в формы? Вы не хотите пройти на повышение? – негодующе воскликнула она.
Меф и Даф переглянулись и хором фыркнули. Это самое повышение им было нужно как снег зимой, что они в доходчивой форме и сообщили Митиной. Она непонимающе захлопала глазками и поведала им, что они безответственные люди и ничего никогда в жизни не добьются. Дафна прыснула.
-А, по-твоему, наша жизнь заключается в «Пельменях»? Да, всю жизнь мечтал здесь работать и пробить повышение, - с улыбкой сказал Меф и прошел мимо Митиной, потянув за руку Даф.
Митина осталась на месте, недоуменно глядя им вслед и пытаясь осмыслить то, как можно так наплевательски относиться к своему будущему.
А тем временем у официантской комнаты их с непонятной улыбкой поджидал Брух. На этот раз сахарный директор выглядел неофициально и будто помято.
-Ну, наконец-то! О, славный день! Мы, наконец, лицезрели великого господина Буслаева и госпожу Пименову! А ну-ка, быстро в мой кабинет! – скомандовал он, круто разворачиваясь и открывая такую неприступную с виду дверь. Меф недоуменно посмотрел на такую же удивленную Дафну и вошел следом за директором.
Там Брух сел за стол и жестом велел сделать им то же самое, однако, сразу же встал, показывая, что разговор будет кратким и, возможно, что и последним.
-У меня к вам серьезный разговор. Из доверенных источников мне стало известно, что вы, так сказать, завели служебный романчик, - негодующе начал Брух, раскачиваясь и прохаживаясь перед ними. Меф и Дафна озадаченно переглянулись, не понимая толком, куда он клонит. – И я, как ответственный руководитель, не могу допустить этого. Помните правило №17? Вы его нарушили, увы. Поскольку ценными сотрудниками вы, извините уж, не являетесь, то у меня выход так же, как и наш девиз, прост: вы уволены.
Дафна не удержалась от улыбки. Ей сразу стало понятно, что Бруху просто не хочется выплачивать им зарплату, и он нашел самый маленький повод, ухватился за соломинку, чтобы от них избавиться. Но еще одно тревожило ее – ведь Мефа сюда устроил Троил, значит, теперь в этом надобности нет. Но что же, в таком случае, случилось, и что произошло? Решив разобраться в этом позже, Даф просто сказала:
-Ну ладно. Тогда – до свидания! – она встала и, потянув за собой Мефа, закрыла перед носом Бруха дверь, которая им была уже не нужна. Они быстро вышли из здания, чуть не сметя Митину, которая вежливо уговаривала клиента попробовать новый сорт пельменей, и остановились перед шумным и оживленным проспектом. Меф только сейчас врубился, что произошло, и круто повернулся к Дафне.
-И что теперь, как ты думаешь? – озабоченно спросил он.
Дафна внутренне улыбнулась. Ей хотелось сказать, что раньше Мефа это заботило не меньше, чем пятна на обоях в общежитии, но, как видно, сейчас для него материальные проблемы стояли несколько выше, чем тогда, когда он мог вообще не думать об этом.
-А ничего. Небеса не обрушились. Асфальт не испарился. Значит, все хорошо, – просто сказала она, вскидывая глаза на заходящее солнце, парившее над городом в легкой дымке, и охватывающую ее свежесть было трудно описать – это надо было просто чувствовать, надо было хоть раз в жизни выйти на улицу в свежий вечерний час после душного дня и постоять несколько минут, и тогда ты почувствуешь такую небывалую легкость и свободу, которую дарит нежный свет солнца...
-Хорошо? Ты так считаешь? – задумчиво протянул Меф, тоже поднимая глаза. Лучи сначала враждебно оттолкнули его, а потом осторожно и трепетно приняли к себе, пока не очень доверяя, но все же пуская. Дафна быстро вскинула глаза и коснулась его лба тыльной стороной ладони.
-Конечно. А пока пойдем, нам нужно где-нибудь перекусить и тебе пора домой, - тихо сказала она, идя вместе с ним к метро. Буслаев кисло поднял голову и буркнул:
-Не хочу я домой, это тебе не надо никуда спешить, и ты ничему никогда не удивляешься, - он свернул к эскалаторам и приложил магнитную карточку к злобно мигающему кружку. Он милостливо зажегся зеленым и пропустил его. Дафна просто коснулась его ладонью и так же прошла, опасаясь пристального взгляда пожилого Цербера в будке.
-А чему же удивляешься ты? – быстро спросила она.
Меф молча протиснулся в вагон, и они встали у стенки, рядом с мирно спящей собакой, которая неизвестно как оказалась здесь.
-Я? Я удивляюсь тому, что происходит вокруг, откуда я знаю то или иное, почему мне знакомы некоторые люди, что за мистические и аномальные вещи тут происходят, и что за люди знают меня, и почему я не помню их, и почему никто не может дать мне ответа.
Дафна некоторое время помолчала.
-Нас часто окружают чудеса, но в них нет ничего особенного и они абсолютно естественны и органичны, они дышат истиной и правдой. Нет никакого чуда в том, что они есть, и если ты не удивишься им, они будут вместе с тобой и помогать в трудную минуту, освещая твой путь мириадами звезд, которые идут прямо из сердца, которые всегда с тобой, везде... Только если ты впустишь в себя свет, он понесет тебя в верном направлении, если ты положишься на чуткое сердце, которое, в отличие от ядовитого разума, всегда знает самый нужный, самый верный и правильный путь по жизни... Но как безумно сложно быть светом тем, кого тянут вниз их заботы, суета, бессмысленная погоня за сиюминутными желаниями, которые сильнее их самих, и лишь самые сильные могут устоять, и тогда их дух будет прочнее стали, а светлый дух непоколебим ...
Дафна говорила быстро, тихо, чуть сбиваясь, и снова вскидывала влажные и сверкающие глаза к стеклу, и, когда они выехали из тоннеля на улицу, в них блеснули искры животворящего света, от сотворения мира, из глубин мирозданья живущих в светлых стражах, которые и являются их хранителями. И как важно сберечь их!
Меф с легким изумлением смотрел на нее, поражаясь новой, еще неизвестной ему сущности Дафны – той самой, которая и определяла ее саму, и которую она впервые в жизни так широко распахнула перед ним, буквально доверчиво отворив настежь собственное сердце. Его это и радовало, и пугало, и тревожило, щекотя чем-то старым, полузабытым, но таким родным.
-Даф... – он легонько коснулся ее плеча, и она словно вышла из полузабытья, широко раскрыла огромные синие глаза, которые, как только сейчас понял Меф, полны сверкающих перламутровых слез, не скатывающихся еще на щеки, а дрожащих на влажных ресницах крупными каплями. Ей не свойственно было плакать, но это были и не слезы в прямом смысле, это выходили переживания и эмоции, переполняющие ее, и становилось легче...
Они долго стояли, слегка покачиваясь от хода поезда, глядя на проплывающие мимо огни большого города-болота под именем Москва, на большие и острые башенки домов. Дафна чувствовала, как ее слезы высыхают, а дышать становится легче. Вагон был почти пуст, если не считать спящего парня в конце и тихонькую старушку с прикрытыми глазами, а под сиденьями – большого пса, абсолютно черного, но с белыми полосками на морде и спине. Они давно могли сесть, но не садились, продолжая трястись у окна.
Даф устало прикрыла глаза, склонила голову на плечо Мефа, который чуть толкнул ее носом и отвел с лица волосы. Она проваливалась в сон, как человек, имеющий на улице привычку не глядеть под ноги, и не заметивший коварной пасти канализационного люка. Но уставшая Дафна забыла, что светлым стражам спать в метро категорически запрещено – в этом Верхнем подземье, где шныряли мелкие духи мрака и ловили уснувших людей, опасней всего было именно заснуть – во сне они выпивали силы и душу, оставляя нечистые помыслы и пустоту, разъедающую изнутри, как аш-два-эс-о-четыре.
Меф тревожно оглянулся на Дафну. Она медленно сползала вниз, лицо побледнело, осунулось, а ресницы задрожали.
-Дафна! Даф, проснись! – тормошил он ее, пытаясь разбудить, но тщетно – она почти сползла на пол. Он подхватил ее и сделал два шага по направлению к скамейкам, уложил дрожащую Дафну на сиденье, присел рядом, не зная толком, что делать. Лицо было мертвенно бледным, веки полузакрыты, губы что-то шептали, дыхание шумно вырывалось из груди неровными порывами. Меф задумался. Еще ни разу в жизни ему не приходилось бывать в подобной ситуации, поэтому он решил отвезти ее к ней домой, а там уж вызвать врача.
Он сошел с ней со станции, не зная толком, как добраться и на каком транспорте до общежития. Даф сбивчиво рассказала ему в прошлый раз, что она тоже участвует в озеленении и все такое прочее, при этом не совсем врала: она сама часто сажала около дома цветы, не раз спасала погибающие деревья.
Перед ним притормозила черная «Тойота». Парень понимающе высунулся из окна.
-Алкоголь – палач нации? – присвистнул он, разглядывая бесчувственную Даф на руках у Буслаева. – Ну ладно, запрыгивайте! Только учтите: плохо станет – дальше не повезу! – предупредил он, нажимая на газ. – Куда вам надо-то? На «Спокойной ночи, малыши!» опаздываете? – поинтересовался водитель.
-Вези к «Общежитию института городского озеленения и цветоводства», - устало сказал Меф, не имея желания переубеждать водителя и вступать в диспуты. Его волновала Даф, и только она.
-А, студенты, что с вас взять, - снисходительно бросил он, и тотчас же прикусил собственный язык, а Меф невинно перевел взгляд на потолок салона. Несмотря на то, что службу мраку он забыл, способности так и остались. Равно как и привычки.
Вскоре перед ними выросло освещенное здание. Буслаев осторожно вошел и нашел знакомую дверь. Там он аккуратно уложил Дафну на диван и стал искать телефон, которого так и не нашел.
«Вот блин! – подумал Буслаев, поворачиваясь к Даф, глядя на ее светлые волосы, разметавшиеся по полу. – И почему, когда что-то нужно, этого нет под рукой? И как теперь? Оп... А это что такое?»
Меф наклонился и поднял выскользнувшую из ее кармана тонкую флейту. Она вызвала у него легкое недоумение.
«Она еще и музыкой увлекается? Рояль в кустах, барабан в ухе! И флейта в кармане... Хм, знакомая флейта, я уверен, что видел ее, но когда я мог видеть, если недавно познакомился с Дафной?» - думал он, разглядывая мундштук, клапана, и осторожно, неуверенно, выдохнул в нее.
Вокруг все дрогнуло от первого, еще такого одинокого звука. Он оторвался от флейты и будто завис, озираясь в пространстве, и не понимая, зачем же он нужен и зачем он родился на свет. Меф прислушался к нему, и, сам не зная зачем, произвел на свет еще несколько удивленных и отрывистых звуков, которые слились в одно целое. Он закрыл глаза и продолжал играть, хотя знал, что вряд ли у него когда-нибудь получится, так как трезво судил о своих музыкальных способностях и не задумывался о том, как это делать.
Комната наполнилась странной музыкой. Нежная мелодия, которая, хоть и не идеальна была по своему звучанию, дрожаще, неуверенно, затем уже более осмысленно заполнила все существо, не разбиваясь на единые звуки, но складываясь воедино, переливаясь, точно капли росы, а Меф лишь играл и играл, не ведая, что когда-то ее слышал, правда, бессознательно. Это была маголодия любви и верности.
Дафна перестала дрожать, точно в лихорадке, дыхание выровнялось, и она пришла в себя, но не открывала глаза, а лишь удивленно слушала знакомую маголодию, недоумевая, кто из светлых стражей играет ее тут, иногда добавляя что-то от себя, что в целом не портило, а только улучшало ее, делая более глубокой и полной, открывая новые грани бытия.
Она открыла глаза и чуть не свалилась с дивана. Маголодия резко оборвалась.
-Как ты? – спросил Меф, опуская флейту и протягивая ей. – Прости. Она у тебя выпала.
Дафна чуть привстала, глядя на Мефа широко раскрытыми глазами, по ее губам скользнула счастливая улыбка, которая словно осветила ее уставшее лицо.
-Ты... Сыграй что-нибудь еще, - попросила она, переворачиваясь на живот и упираясь подбородком в руки, сложенные на валике. Ее лицо оказалось совсем близко от лица Буслаева.
-Не могу. Я не умею играть на флейте, - признался он.
Дафна склонила голову и улыбнулась, глядя в его виноватые глаза, излучавшие еще светлые лучи после маголодии.
-Нет, ты умеешь, я только что слышала, - настойчиво повторила она, и тихо произнесла: - Я прошу тебя.
Меф пристально всмотрелся в нее и поднес к губам флейту.
Теперь он смотрел на Даф. Она полу-улыбалась, синие глаза прямо смотрели в изумрудные, светлые и печальные глаза. Тонкие и почти неосязаемые звуки флейты наполнили помещение, проникли в дрогнувшее сердце Дафны, которая, не шелохнувшись, слушала живую и бесконечно прекрасную, полную гармонии и любви, маголодию, отражавшуюся в ее душе.
Ей теперь хотелось просто лечь и забыться, вечно слушая нежные звуки, сплетающиеся в единое целое, в тугую и упругую силу, которую она ощущала на себе; ей вспомнилось небо Эдема, светлые редкие облака, и сверкающее в вышине солнце. Это ощущение полета так подхватило ее, что она, сама того не замечая, вскинула и расправила белоснежные крылья, которые утратили свою «застиранность», вновь заполыхав пронизывающим светом. Меф этого не заметил, он играл, глядя в Ее глаза, ощущая Ее легкое дыхание, он играл только для Нее...
Время застыло, отодвинулось куда-то очень далеко... Остались лишь они, лишь эта маленькая комната, Меф, сидящий на полу с флейтой в руках, и Дафна, лежащая на животе и трепещущая белыми крыльями, глядя Ему в глаза...
Где-то далеко, в неизвестном далёко, полыхнула зарница. Это поднималось солнце, это был рассвет, который давно уже пришел в комнатку в общежитии, где наследник мрака и страж света, глядя друг другу в глаза, слушали тоскливые и тонкие, почти неосязаемые звуки светлой флейты, слегка подрагивающей в его руках, рождавшей все новые, полные гармонии и равновесия ноты, касающиеся их обоих и щекочущие слух неуловимой нежностью...
Дафна зачарованно слушала маголодию. Она, как страж света, отлично понимала, что подобные явления – один на миллиард, может, даже меньше, но перед ней сидело живое доказательство. Теперь она в полной мере ощутила верность решения Троила – стереть ему память. Он не знает, почему так сплетаются в клубок звуки флейты – на обычной он никогда бы не сыграл, он не знает, почему они получаются – просто не задумывается над этим, и его гораздо легче тянуть к свету, потому что он идет сам. Подрезанные ветви обросли новыми веточками и крупными листьями, которые тянутся к солнцу. Как теперь важно их не подморозить, пока они окрепнут!
В комнате одиноким эхом прозвучал последний звук, и оборвался на грустной и вопросительной ноте; затих. Стало очень тихо и как будто пусто. Даф встала с дивана и, подойдя к Мефу, опустилась рядом с ним и осторожно взяла свою флейту.
-А говорил, что не умеешь, - тихо сказала она.
Меф пожал плечами, не отводя от нее светлого взгляда.
-Серьезно. Я и не умею, и не пробовал никогда.
Дафна слегка улыбнулась и протянула руку, коснувшись его руки. Вначале она ничего не ощущала, а потом сквозь будто пелену она почувствовала кончиками пальцев легкое покалывание. Это был ответ на ее вызов. Она позвала его. Это откликнулась кровь светлого стража, которая всегда текла в его жилах, светлая кровь... Она всегда помогала ему в минуты мрака и отчаяния. Но сейчас это уже не важно. Сейчас это далекая и нереальная реальность, которая ушла вместе с потерянными воспоминаниями, вместе с теми годами, что их связывали, с тем трудным путем от мрака, который они прошли и выбрались, заглатывая воздух, из омута, засасывающего все глубже, не дававшего ни глотка света, вздохнуть, выйти, спастись из этого кошмара, уйти навсегда, и то нелегко... Дафна это помнила и знала, что это – бесценный опыт для светлого стража. Мало кто мог, вынеся все эти муки и искушения, остаться до сих пор хотя бы в таком положении, но, если честно, она и сама ощущала, что далека от совершенства. Но свет не потому должен быть светлым, что защищен от тьмы, но потому, что сам может преодолеть мрак вокруг себя и при этом он становится еще чище, что бесценно по своей сути – мрак легко разрушает все светлые стремления в себе, но это должен уметь и светлый, если он достоин, воистину достоин света...
И еще очень важно не только помочь себе побороть мрак, но и тому, кого любишь, что не могла не знать Даф, много лет пытающаяся не только сама не погрязнуть во мраке, но и вытянуть того, кого безумно любит. Всей душой, всем сердцем, и поэтому ощущала, что только и она сможет помочь, больше никто на всем белом свете.
Глава 5. Лебединая верность.

Верный способ завоевать сердце женщины –
Убрать остальных кандидатов

Сглаженная книга печальных истин

Матвей в растерянности смотрел на встопорщенного лебедя, не зная толком, что он хочет, ему почему-то казалось, что Ирка пристально вглядывается в него из-за камыша, в который забилась, изредка выглядывая и проверяя, что там, и жив ли тот большой лебедь, который внезапно возник на озере, отпугнув наглого и молодого. Ей было страшно за него, но объяснить она это не могла, тем более что мысли были половинчатые – частично ее, собственные, а частично – большой белой птицы, которой было не до длительных мыслительных процессов.
Наглый лебедь угрожающе вытянул шею и, гогоча, кинулся на Багрова, пытаясь выклевать ему глаза, достать до тонкой кожи на шее, пытался любой ценой подорвать силы противника. Матвей от неожиданности подался назад, и это его спасло: молодой ткнулся носом в воду, потерял равновесие, но тотчас, раззадоренный, с новым рвением попытался проколоть Багрову все, до чего дотянется. Полетели перья, фонтаны брызг и отчаянные крики, и вся толпа расступилась, опасаясь, как бы их не зацепило. Ирка испуганно выглядывала, и всякий раз, когда лебеди оказывались близко от нее, юркала обратно, с сочувствием глядя им вслед. Вмешаться бы... Да только шансов у нее нету, все равно они сильнее, и драка из-за нее...
Схватка становилась все ожесточенней, наглый молодой лебедь, ошалев, безжалостно наносил серьезные удары, от которых вздрагивала Ирка, в глубине своей души желая вмешаться. Но вскоре Матвей, сориентировавшись, затолкал резвого лебедя в тину, запутав его в ряске и зацепив за ласты колючкой. Лебедь забарахтался, забился и с помощью впечатлительных самочек выбрался на сушу, со злостью поглядывая на Матвея с поцарапанным крылом и разбитой в кровь головой.
Но Матвей смотрел только на Ирку, которая выбралась из зарослей камыша и тростника и теперь с интересом и сочувствием поглядывала на того лебедя, который прилетел на озеро позже всех и так странно косится на нее. Ей он казался смутно знаком, хотя она раньше не видела лебедей. Ей было безумно жалко его, крыло не очень слушалось, из головы сочилась кровь, но он все равно смотрел на нее, из последних сил удерживаясь на плаву.
Она медленно подплыла к нему, пристально глядя в глаза, нетипично большие для лебедя. В широко развернутых крыльях, склоненной набок голове и низко опущенном клюве ему чудилось смущение и вопрос, который она хотела задать, но не могла с учетом возможностей горлового аппарата лебедей, только быстро и робко коснулась клювом его растрепанных перьев. Матвей благодарно взглянул на нее, взглянул в умные и чуть печальные глаза, неуловимо знакомые, в которых застыл немой вопрос.
Все расплывалось перед глазами. Ирка быстро взглянула на него – это последнее, что Матвей запомнил. Потом лишь фиолетовые круги и – темнота.

* * *

Очнулся Матвей уже в сумерках. Вначале он увидел лишь голубое небо и кусочек леса, которые были сзади него. Голова была сильно запрокинута и ныла, отдавая во все части тела, шея не поворачивалась, а рука горела огнем, впрочем, ее легонько обдувал будто ветер.
«Ментол» - понял Багров и повернулся направо, и тотчас попытался сделать вид, будто он спит – он увидел, что над ним склонилась, не убирая непослушную, очень длинную челку, Ирка.
-Нечего притворяться, ты не спишь, - услышал он ее голос и открыл глаза. Ирка слегка улыбалась, молча глядя на него. Ему стало не по себе, хотя в сердце что-то защемило, как только он увидел ее.
-Ты... Как? – хрипло выговорил он, пытаясь привстать.
Ирка улыбнулась.
-Лежи, лежи... О себе бы спрашивал! Я-то нормально, а ты себе голову раскроил основательно, но череп не затронут, так что выживешь, никуда не денешься и жить будешь, несмотря не склонность к суициду, - проговорила она с непонятным выражением лица.
Матвей, вопреки ее рекомендации, привстал, и тотчас снова лег и застонал.
-Ир, прости меня.
Ирка непонимающе заморгала, склонила голову. Реплика, по ее мнению, была несколько не в тему.
-За что?
Матвей вопросительно взглянул в ее глаза, проверяя, не смеется ли она, но выражение лица было серьезное и даже слегка озабоченное. Внезапно Ирка рассмеялась.
-А, за то, что ли? Забей, - великодушно махнула она рукой.
Багров поднял голову, не веря своим ушам. Он решил, что у него галлюцинации.
-Я и правда очень виноват, - упрямо сказал он.
Ирка всмотрелась в него, мягко и чуть укоряюще.
-Могу помочь и отшибить чувство вины. Это элементарно, - фыркнула она.
Он покачал головой. По его мнению, это было почти невозможно.
Тогда Ирка молча наклонилась и коснулась его губ. Потом весело посмотрела на него:
-Больше умирать не будешь?

* * *

Варвара очнулась в каком-то очень странном месте. Вокруг было довольно темно, но глаз бывалого диггера отлично видел при таком освещении: вверху было маленькое окошко, в которое пробивались слабые лучи чьей-то свечи. Она быстро огляделась: тут никого не было, только каменные стены и цепь, сковывающая ее руки и ноги. Голова сильно болела, а тут еще и было очень холодно, будто она находилась очень глубоко под землей. Чутье подсказывало, что это не выше Верхнего подземья, если не ниже.
Она замерзла и сердито чихнула. Наверху, в окошке, завозились, и Варвара замерла. Ее уже ничем не удивишь, за исключением горящего океана. Но было все равно дико страшно.
Дверь лязгнула и открылась. Варвара широко раскрытыми глазами уставилась на вошедшего: он показался ей странно знакомым. Но память так устроена, что случайные знакомые выскальзывают быстро, как кусок мокрого мыла. Брови его были встопорщены, как иглы, а прическа напомнила ей панков, которые многочисленными стадами паслись под землей.
-Слышь, как тебя там... Варвара... Тебя там зовут, - немного грубовато сказал он и без церемоний поволок ее, помогая, по низким ступеням вниз, из подземелья. Цепи с рук были сняты еще там.
Они спустились в каменное подземелье, в котором застыли два безобразных человека в стиле языческих истуканов, а между ними стоял маленький человечек с ужасно противной физиономией и огромным горбом, позади которого притулилась фигура в темном плаще и капюшоне, затененная карликом. Когда Варвара вошла, он с милейшей улыбкой обратился к ней:
-Здравствуй, здравствуй, девочка моя... Присядь, - он кивнул на огромный кусок камня, который валялся в углу пещерки.
Варвара нервно облизала губы и упрямо повернулась к нему спиной.
-ну-ну, поверь, сейчас я тебе – лучший друг, - двусмысленно сказал он и внезапно оказался рядом. – А теперь позволь потолковать с тобой, как сказала бы одна вонючая куча шоколада, «фейс ту фейс». Мне нужна именно ты.
Варвара внезапно перестала бояться. Лихая волна отваги захлестнула ее.
-Я? Дядя, если вам нужны девочки, я магазинчик вам покажу, там они красивые такие, и надувные все!
Горбун сглотнул. Ему непросто было проглотить эту реплику.
-Поверь, эти девочки мне не требуются. А вот от тебя нужна одна маленькая услуга, за которую я тебе обещаю, что под землей ты сможешь облазить ВСЕ.
-И что же это? – иронично спросила Варвара, прикидывая, можно ли обмануть его и смыться.
Горбун достал из-за пазухи тонкий пергамент.
-Всего лишь подпиши и побудь тут три дня, и ты свободна – гуляй по подземью сколько хочешь, хоть сквозь земную кору, - равнодушно сказал он.
Варвара заинтересованно протянула руку.
-А подумать можно? – спросила она, не подозревая, какое верное решение принимает.
Горбун беспокойно завозился.
-Можно, - ответил он после некоторого колебания, - но тебе даю два часа. Отвести ее в темницу! – крикнул он.
Фигура в плаще поднялась и взяла за руку Варвару, которая уже не сопротивлялась. Она заинтересованно разглядывала пергамент с пестрыми малопонятными буквами. Фигура неожиданно мягко повела ее назад, в темницу, звеня ключами.
Они поднялись по лестнице. Фигура завела ее в комнатку и, быстро оглянувшись, внезапно мгновенно захлопнула дверь и, заткнув узкое оконце какой-то тряпкой, которую достала из-за пазухи. Варвара испуганно попятилась, прижимая к себе пергамент.
-Что тебе надо? – тревожно спросила она.
Фигура откинула капюшон. Она пораженно взглянула на лицо человека, и ей стало не по себе.
-Стоп! Я тебя знаю... Помню... Ты был в той самой комнате и развязал меня тогда, - внезапно воскликнула Варвара, мгновенно успокоившись.
Юноша повернул к ней лицо так, чтобы упал луч света и прижал палец к губам.
-Тише ты! Услышат – ни мне, ни тебе хорошо не будет, - прошептал он. – Имен тоже лучше не называть, хотя я твое и так знаю. Мое узнаешь позже.
-А что тебе надо? – с интересом спросила она, присаживаясь на пол и радуясь, что хоть руки свободны.
Он тихо присел рядом и быстро сказал:
-Тебе нужно уходить, иначе будет очень плохо. И бумагу лучше убери подальше и не трогай, - посоветовал юноша.
Варвара замотала головой.
-Ну уж нет, мне нравится, что можно будет шататься хоть на много километров вниз, - упрямо сказала она, отворачиваясь и прижимая к себе пергамент.
Юноше это совсем не понравилось. Он покачал головой:
-Ничего ты не понимаешь! Это все обман! Ничего тебе нельзя будет! Бумагу ты не прочтешь, ее составляли те, кто в этом разбирается и запутает, что мозги сварятся вкрутую. Тебе нельзя ее подписывать, - торопливо срывалось с его губ. – Я знаю, как тебе выбраться, но это получится лишь в случае, если ты мне поверишь и сделаешь все как надо.
Варваре это категорически не понравилось. Это что вообще такое! Такие возможности открываются...
-Ну, нет... Совсем уже? Сейчас я прочитаю... – она запустила глаза в бумагу, но в темноте не было видно, да и когда она что-то разглядела, то ничего не поняла.
Юноша вздохнул.

Глава 6. Слухи страшны только тогда, когда правдивы.

You are my sunshine, my only sunshine,
You make me happy when skies are grey.
You don’t know, my dear, how much I love you.
Please don’t take my sunshine away

Дафна мирно спала, когда в комнате появилось беловатое свечение. Оно разрослось, заполнило все помещение, и полыхнула ярчайшая вспышка. Даф, прищурив сонные глаза, ошалело заморгала, слегка привстала. Посреди пыльного ковра материализовались два уже знакомых стража, собранные и деловитые, будто сейчас час дня, а не три часа ночи. Дафна тотчас сделала серьезное лицо и вскочила, нашаривая под подушкой флейту. Ратувог на этот раз одобрительно покосился на нее, оценивая солдатскую стойку в столь ранний час. Горазд фыркнул и толкнул его локтем, подозревая, кого имеет в виду Даф, почетно держа перед собой флейту.
-К Троилу? – не удивляясь, спросила Дафна, нашаривая рюкзак и хватая за крыло сонную котяру, висевшую на руке, как старая половая тряпка.
Крайне довольный Ратувог кивнул, подтверждая, что ее предусмотрительность оказалась как нельзя кстати.
-Я вижу, 13066, что вы начали работать над собой, и это видно, - похвалил он.
Дафна, внешне оставаясь исполненной служебного рвения, про себя фыркнула, отмечая, как легко сделать вид и по-настоящему исправиться сложно.
-И через сколько я там должна быть? Через шестьдесят секунд? – помня привычки этих стражей, со знанием дела спросила она.
Ратувог вздохнул.
-Через пятнадцать минут. На этот раз Горазд уговорил меня дать тебе больше времени, мотивируя тем, что сейчас глубокая ночь, но, похоже, и это было излишним – вы в кои-веки оказались собраны и готовы. Значит, мы можем отправляться!
На этот раз телепортация прошла так незаметно, что Даф успела лишь моргнуть. Открыла глаза она уже в Эдеме.
Светлым стражам свойственно привыкание, но когда Дафна снова вдохнула воздух Эдема и вскинула глаза в небеса, удивляясь, как они наполняют свежими силами и легкостью, исчезает тяготящая усталость души, и хочется дышать, только на первом небе можно так дышать; тут можно смотреть на солнце, не боясь расплавиться от света, только впитывая его. Но полюбоваться родным Эдемом не удалось: Ратувог настойчиво кашлянул и расправил белоснежные крылья, взмыв разом ввысь.
Даф вздохнула и, с опаской оглянувшись на Горазда, материализовала свои, которые были хоть и не желтоватыми, чему она была несказанно рада, но черные перья смущали ее, так, что не хотелось лишний раз их светить. Интересно, сколько их? Она быстро обернула себя ими, считая. Пять, шесть, семь... Это все? Дафна моргнула, проверяя, не обман ли это зрения, но больше их точно не было, что ее удивило до крайности. Но сомневаться и медлить было нельзя, и она смело расправила крылья, от радости заложив такой крутой вираж, что перехватило дыхание, а в груди что-то перевернулось, но ей захотелось подурачиться: она стала, одновременно догоняя Ратувога, выписывать мудреные змейки, штопоры, бочки, то резко пикируя, почти касаясь деревьев и иногда срывая какие-то плоды, то резко набирая высоту. Тут можно было не опасаться перепадов давления: в Эдеме многие законы физики попросту не действовали, поэтому тут всегда было комфортно и приятно.
Дверь кабинета Троила была приоткрыта, и Дафна, переевшая персиков храбрости, сунулась первой, даже без стука, за что мгновенно получила: вокруг полыхнули молнии, собрались в одну и уже почти обрушились на нее, как Троил быстро махнул рукой, усмиряя магию. Даф, опасливо втянув голову в плечи, подошла к его столу. Он мягко улыбнулся и кивнул Ратувогу и Горазду, подтверждая, что их миссия окончена. Они скрылись.
-Здравствуй, мне приятно видеть, что ты хоть немного занялась собой, - он кивнул на посветлевшие крылья Дафны, и она неуютно оглянулась, соображая, сказать ли правду, или ее не спрашивали. Но, оказалось, это и не нужно. – Маголодия света №5, очищение любовью? Не знал, что ты ее знаешь, по-моему, это курс златокрылых, пятый год обучения, стражей даже не всегда допускают до занятий...
-А это и не я играла ее, это... – начала Дафна.
-И кто же у нас так сильно продвинулся? Неужели Корнелий решил меня окончательно доконать своим всепроникающим любопытством? – поинтересовался Троил, лукаво глядя на смущенную Даф.
Она молчала, не зная, говорить, или не стоит.
-Кстати, хотел, собственно, спросить: как там наш Мефодий? – внезапно спросил он, вставая и подходя к окну.
Дафна радостно улыбнулась, радуясь, что можно невинно ответить на вопрос.
-По-моему, лучше. Его на светлое потянуло, на вечное. Недавно флейту нашел мою, так вон чего понаделал, - стараясь говорить непринужденно, сказала Даф.
Троил оторвался от окна, пристально уставился на Дафну, которая снова втянула голову в плечи.
-Говоришь, флейту нашел? А играть его кто научил? – пронзительно глядя на нее, спросил он.
-Никто, он сам научился, - тихо ответила Даф, касаясь пальцами мундштука торчащей из рюкзака флейты, ища у нее поддержки. Флейта, помня тот случай, издала сама по себе несколько грустных звуков.
Троил улыбнулся и снова сел.
-Передай ему, что если он и дальше будет, экспериментируя, очищать тебе крылья, то добьется того, что даже Корнелий будет к вам прибегать поучиться. Он жутко любознательный, только ему прививки никто в детстве не делал, а ведь нужно было... Я рад такому редкому явлению – Пробуждению Элокия.
-Чему? – удивленно переспросила Дафна.
-Пробуждение Элокия – это редчайшее явление, названное по имени первого стража, которому довелось его испытать. Это бывает тогда, когда человек – обычнейший человек, имеющий родство со светлыми стражами, каких довольно много - взять всю линию Буслаевых, - обладая начальным даром, вспоминает то, что заложено у него навсегда. Но нужен, просто необходим толчок, сильный. Для последнего, кто испытал его – златокрылого Афона, пробуждение вызвала сильная любовь, ради которой он и пришел сюда. Ты же знаешь, что плохих и некрасивых у нас нет, все стражи женского пола прекрасны. А то, какая маголодия прозвучала первой, дает ответ на то, какой толчок был ему дан – это тоже был зов любви...
Троил говорил тихо, отчетливо, глядя на Даф с вниманием и пониманием